Роман 'Путешествие на Запад'. Глава 86

Увидев пещеру, Сунь У-кун в несколько прыжков очутился у самого входа и стал осматривать ее. Массивные ворота, высеченные из камня, оказались плотно закрытыми, над ними была укреплена каменная плита, на которой красовалось восемь больших иероглифов: «Цепная пещера, извивающаяся под вершинами горы Хранительницы туманов».

— Ну-ка, Чжу Ба-цзе! Принимайся живей за дело! — воскликнул Сунь У-кун. — Здесь обитает оборотень, и наш наставник, безусловно, находится у него!

Чжу Ба-цзе сразу же вскипел яростью; высоко поднимая свои грабли, он начал изо всех сил колотить по воротам и вскоре пробил довольно большую дыру.

— Эй, оборотень! — крикнул он. — Сейчас же верни нам нашего наставника, не то мы разломаем твои ворота, и вы все жестоко поплатитесь!

Сторожившие ворота бесенята со всех ног кинулись с докладом к своему повелителю.

— О великий князь! Беда пришла!

— Какая беда? — спросил оборотень.

— Кто-то разбил входные ворота и требует, чтоб ему выдали его наставника!

Оборотень в сильном испуге заорал:

— Кто явился на поиски?

Бесенок, назначенный начальником головного отряда, стал успокаивать оборотня:

— Не бойся! Сейчас я сбегаю, посмотрю, кто там!

Бесенок подбежал к воротам, выставил голову в пролом и стал осматриваться. Увидев страшилище с длинным рылом и огромными ушами, он стремглав вернулся к своему повелителю.

— Великий князь! — громко воскликнул он. — Опасаться нечего! Это Чжу Ба-цзе, он не обладает никакими особыми чарами и не посмеет вести себя нахально, иначе мы откроем ворота, схватим его и сварим живьем вместе с монахом. Бояться надо того монаха, который похож на бога Грома.

Чжу Ба-цзе, находившийся за воротами, слышал каждое слово бесенка.

— Брат! — обратился он к Сунь У-куну. — Этот оборотень боится только тебя. Я уверен, что наш наставник там. Живей принимайся за дело!

— Эй ты, негодная скотина! — закричал Сунь У-кун, осыпая оборотня ругательствами. — Твой дед, Сунь У-кун, здесь! Отдай мне моего наставника, тогда я пощажу тебя!

— Великий князь! — вскричал бесенок. — Плохо дело! Сам Сунь У-кун явился на поиски!

— Это все ты виноват! — накинулся на него оборотень. — Придумал какой-то план «Разделить цветок сливы по лепесткам» и вот накликал беду! Чем теперь все это кончится?

— Не беспокойся, великий князь, и не ругай меня,— сказал бесенок. — Я помню, что Сунь У-кун славился как самый великодушный главарь обезьян. Хоть он и владеет великим чародейством, но любит, когда его превозносят. Мы сейчас проведем его: вынесем ему поддельную голову Танского монаха, умаслим его похвалами и скажем, что его наставника мы уже съели. Если нам удастся обмануть его и он уйдет восвояси, Танский монах окажется полностью в нашем распоряжении, и мы полакомимся им. Если же обман не удастся, придется придумать что-нибудь другое.

— А где ты достанешь поддельную голову? — недоверчиво спросил оборотень.

— Вот погоди, сейчас увидишь,— ответил бесенок.

Он достал секиру из чистой стали, отрубил ею корень у ивы, обтесал его в виде человеческой головы, обрызгал человеческой кровью и размазал кровь по всей голове. Затем он велел другому бесенку вынести голову на лакированном блюде к воротам.

— О отец, Великий Мудрец! — крикнул бесенок, подойдя к воротам — Смири свой гнев и дозволь доложить тебе!

А надо вам сказать, что Сунь-У кун действительно очень любил, когда его возвеличивали и превозносили. Услышав, что его величают: «Отец, Великий Мудрец», — он сразу же осадил назад Чжу Ба-цзе.

— Не трогай его! Послушаем, что он скажет!

Бесенок, неся блюдо, подошел вплотную к воротам и стал говорить:

— Наш великий повелитель захватил твоего наставника, а мы, по своему невежеству не зная, что хорошо, что плохо, принялись за него: то один подойдет куснет, то другой погрызет, так вот по кусочкам и съели твоего наставника, осталась только его голова, вот она на блюде.

— Ну что ж! — вздохнул Сунь У-кун. — Раз съели, ничего не поделаешь! А голову все же давай сюда! Я посмотрю, настоящая она или нет?

Бесенок выкинул голову через дыру, пробитую в воротах.

Чжу Ба-цзе, увидев голову, принялся плакать и причитать:

— О несчастный! — голосил он — Каким ты был, когда попал в эту пещеру, и что с тобой сделали!

Сунь У-кун прервал его:

— Ты лучше посмотри, какая эта голова, настоящая или поддельная, а потом и голоси!

— И не стыдно тебе! — укоризненно произнес Чжу Ба-цзе. — Разве бывают человеческие головы поддельными?

— А я тебе говорю, что голова поддельная, — разозлился Сунь У-кун.

— Как ты узнал, что она поддельная? — удивился Чжу Ба-цзе.

— Настоящая человеческая голова так громко не стукнула бы при падении, а эта ударилась об землю, словно колотушка. Дай я еще раз брошу ее, а ты послушай, если не веришь мне.

С этими словами Сунь У-кун подхватил голову и бросил ее о камень; раздался громкий стук. Даже Ша-сэн и тот услышал.

— Брат, — сказал он, — здорово стукнуло.

— Раз стукнуло, значит поддельная, — сказал Сунь У-кун. — Сейчас я сделаю так, чтобы она предстала перед нами в своем настоящем виде.

Стремительно выхватив свой посох с золотыми обручами, Сунь У-кун стукнул им по поддельной голове и одним ударом расколол ее на части. Оказалось, что это чурка из корня ивы. Чжу Ба-цзе не удержался от брани.

— Вот я вам покажу, черти мохнатые! — заорал он. — Запря тали моего наставника у себя в пещере и вздумали меня, вашего прадеда, обмануть, показав деревянную болванку! Не может быть, чтоб мой наставник превратился в духа-оборотня ивового дерева! Бесенок не на шутку перепугался и, весь дрожа от страха, бросился назад.

— Беда, беда, беда! — забормотал он. — Беда, беда, беда!

— Что это ты заладил одно и то же? — прикрикнул на него оборотень. — Говори, что случилось?

— Мне уже удалось было провести Чжу Ба-цзе и Ша-сэна, но Сунь У-кун, этот старьевщик, который распознает всякий хлам с первого взгляда, сразу узнал, что голова поддельная. Не показать ли ему настоящую человеческую голову, может, он тогда уберется отсюда?

— Где же я возьму настоящую человеческую голову? — спросил оборотень и тут же спохватился: — Да у нас на живодерне можно выбрать любую из тех, что еще не съедены!

Бесы и бесенята кинулись в живодерню, выбрали там свежую голову, обглодали ее дочиста, гладкую и скользкую положили на блюдо и вынесли к воротам.

— Отец наш, Великий Мудрец! — возвестил один из бесенят. — Та голова действительно была поддельная, зато эта настоящая и принадлежит она почтенному монаху из Танского государства. Ее оставил себе наш великий князь, чтобы водрузить на кровле, ну, а теперь велел преподнести тебе.

Голова со стуком вылетела через пролом в воротах и покатилась по земле, разбрызгивая капли крови.

Сунь У-кун сразу же понял, что это настоящая человеческая голова, и громко заплакал, не зная, как быть. Чжу Ба-цзе и Ша-сэн тоже завопили во весь голос.

— Брат! — обратился Чжу Ба-цзе к Сунь У-куну, глотая слезы. — Перестань плакать! Погода сейчас жаркая, и я боюсь, как бы голова наставника не протухла. Сейчас я ее похороню, а потом мы поплачем.

— Верно, — согласился Сунь У-кун.

Чжу Ба-цзе, не брезгуя кровью и налипшей грязью, обхватил голову обеими руками, прижал к груди и побежал к горному обрыву. Он нашел местечко, обращенное к солнцу, обдуваемое сверим ветром, выкопал яму своими граблями, положил в нее голову, засыпал землей, соорудил могильный холм и после этого позвал Ша-сэна.

— Вы пока поплачьте здесь со старшим братом, — сказал он, — а я схожу, поищу чего-нибудь, чтобы принести в жертву нашему наставнику.

Чжу Ба-цзе направился к берегам горного потока, наломал ивовых веток, собрал крупную гальку величиной с гусиное яйцо и вернулся к могиле. Прутья ивы он воткнул по обеим сторонам могилы, а гальку сложил перед нею.

— Что это значит? — спросил Сунь У-кун.

— Пусть эти ивовые прутья послужат соснами и кипарисами, — ответил Чжу Ба-цзе, — под сенью которых будет покоиться прах нашего наставника. А галька пусть явится нашим подношением его душе.

— Да ты что? Дуралей этакий! — прикрикнул на него Сунь У-кун. — Человек погиб, а ты приносишь ему в жертву камни?

— Ну, а как же? — оторопел Чжу Ба-цзе, и привел слова из буддийского псалма:

Выкажи покойному чувства живых людей,
Покажи ему сердце свое почтительное к родным и старшим.

— Перестань говорить глупости! — строго приказал Сунь У-кун. — Пусть Ша-сэн останется пока здесь, побудет у могилы и покараулит вещи и коня. А мы с тобой отправимся в пещеру, разобьем ее, схватим самого оборотня и разорвем его на мелкие клочки,— отомстим за наставника, а тогда уж вернемся.

— Ты правильно решил, дорогой брат, — проговорил Ша-сэн, роняя слезы. — Вы оба ступайте и не отвлекайтесь от намеченной цели, а я здесь покараулю.

Ну и молодец этот Чжу Ба-цзе! Он снял с себя монашеское облачение, потуже подвязался, взял грабли и отправился вслед за Сунь У-куном. Оба бросились на ворота, дружными усилиями сломали их и ворвались в пещеру с воинственным кличем, от которого содрогнулись небеса.

— Верни нам нашего наставника! — исступленно кричали оба в один голос.

Все бесы и бесенята, находившиеся в пещере, пришли в неописуемый ужас и стали роптать на бесенка, получившего звание начальника головного отряда, считая его виновником всех бед.

Старый оборотень подозвал его к себе и спросил:

— Как же поступить с этими монахами, ворвавшимися к нам в пещеру?

— У древних есть замечательное изречение, — ответил начальник головного отряда: — «Если сунуть руку в корзину с рыбой, рука будет пахнуть». Если мы ввязались в это дело, надо действовать до конца. Нужно сейчас же снарядить все наше войско, повести его на этих монахов и уничтожить их!

Старый оборотень недоверчиво выслушал бесенка, но сам ничего другого придумать не смог и поэтому обратился к своим подчиненным с такими словами:

— Слуги мои! Будьте единодушны! Возьмите самое лучшее оружие и следуйте за мной в поход!

Тут бесы и бесенята разом издали боевой клич и помчались к воротам. Сунь У-кун и Чжу Ба-цзе отошли немного назад, на ровную лужайку, и там остановили толпу бесов.

— Ну, кто из вас главарь? — закричали они, обращаясь к толпе. — Кто главный оборотень, захвативший нашего наставника?

Бесы выстроились в боевом порядке, замелькали парчовые стяги, расшитые цветами, и из рядов, держа в руках валек, вышел старый оборотень.

— Вы что, негодные монахи, не узнаете меня? — прогремел он. — Я — великий князь Южной горы и разгуливаю по этим местам вот уже несколько сот лет. Я захватил вашего наставника — Танского монаха, и съел его. Что вы посмеете сделать со мной?

— Ишь ты храбрец, мохнатая тварь! — выругался Сунь У-кун. — Сколько же тебе лет, что ты позволил себе дерзость называться правителем Южных гор? Тем более что в небесных чертогах, по правую сторону от трона владыки, пока все еще восседает почтенный государь Ли, положивший начало Небу и Земле, а под крылом огромной птицы Пэн сидит на престоле Будда Татагата, достопочтенный Будда, создатель всего мира. Мудрец Конфуций, почитаемый как основоположник учения жу, и то скромно называл себя учителем. А ты, скотина этакая, смеешь величать себя великим правителем Южных гор, да еще хвалишься, что разгуливаешь по этим местам несколько сот лет! Стой, ни с места! Испробуй, каков на вкус посох твоего почтенного дедушки!

Однако оборотень отскочил в сторону и вальком отбил удар железного посоха. Округлив от злости глаза, он заорал в ответ:

— Ах ты, обезьянья морда! Смеешь еще срамить меня! Какими же ты владеешь чарами, что дерзнул явиться сюда буянить у моих ворот?

— Я проучу тебя, скотина ты безвестная! — холодно засмеялся Сунь У-кун. — Ты, видно, не знаешь меня, старого Сунь У-куна. Постой! Наберись храбрости да послушай, что я расскажу тебе:

Эти слова вызвали в оборотне и страх и ярость. Стиснув зубы, он подскочил к Сунь У-куну и, замахнувшись железным вальком, собрался ударить его. Но Сунь У-кун легко отпарировал удар посохом, собираясь продолжить свой рассказ. Чжу Ба-цзе не стерпел, схватил грабли и принялся бить бесенка — начальника головного отряда. А тот повел за собой всю ораву бесенят. И вот на горной лужайке разыгрался настоящий бой.

Великий Мудрец Сунь У-кун, видя, что бесы и бесенята отличаются храбростью и так и кипят от ярости, не отступая перед ударами, решил прибегнуть к волшебству. Он выдернул у себя клок шерсти, пожевал его, выплюнул и произнес: «Изменись!». Сразу же появилось множество двойников Сунь У-куна, вооруженных посохами с золотыми обручами. Все они бросились вперед, загоняя врагов в пещеру. Толпа бесенят, сто, а может быть и двести штук, не успевала отбиваться от нападений: то спереди, то сзади, то слева, то справа. Один за другим бесы и бесенята покидали поле боя, спасая свою жизнь, и скрывались в пещере. Сунь У-кун и Чжу Ба-цзе вышли из круга и продолжали бой с оборотнем. Те несчастные бесенята, которые оказались безрассудными и не поняли, с кем ведут бой, лежали на земле, и кровь сочилась у них из девяти зияющих ран, нанесенных граблями, а у других мясо и кости смешались с грязью от сокрушительных ударов посоха.

Повелитель Южной горы при виде этого зрелища до того испугался, что бросился наутек, снова напустив сильный ветер и густой туман. Бесенок, получивший звание начальника головного отряда, не владел искусством превращений. Сунь У-кун одним ударом посоха сбил его с ног, и он принял свой первоначальный вид. Это оказался серый волк — оборотень с крепкой спиной. Чжу Ба-цзе подошел к нему, схватил за лапы и перевернул брюхом вверх.

— Негодяй этакий! — сказал он. — Сколько поросят и ягнят сожрал он за свою жизнь у добрых людей.

Тем временем Сунь У-кун встряхнулся всем телом и вернул на место выдернутый клок шерсти.

— Ну, Дурень! Мешкать нечего! — воскликнул он, обращаясь к Чжу Ба-цзе. — Айда живей за оборотнем! Покараем его за смерть нашего учителя!

Чжу Ба-цзе оглянулся: перед ним стоял один Сунь У-кун.

— Брат! А твои двойнички уже погнались за оборотнем? — спросил он.

— Нет, я вернул их на место, — отвечал Сунь У-кун.

— Прекрасно! — изумился Чжу Ба-цзе. — Прекрасно! — повторил он.

Оба, радуясь победе, повернули обратно.

Расскажем теперь про оборотня, который вернулся в пещеру, спасая свою жизнь. Он велел всем бесам и бесенятам натаскать камней и земли и засыпать входные ворота. Оставшиеся в живых бесы и бесенята, трепеща от страха, наглухо завалили ворота и никто из них больше не осмеливался высовываться наружу.

Сунь У-кун и Чжу Ба-цзе примчались к воротам, но сколько ни кричали и ни ругались — никто не откликался. Как ни старался Чжу Ба-цзе проломать ворота граблями, ничего не получалось.

— Не трать зря силы, Ба-цзе! — остановил его Сунь У-кун, догадавшись в чем дело. — Они успели завалить ворота.

— Завалили? Как же мы теперь отомстим за наставника? — растерялся Чжу Ба-цзе.

— Пойдем пока обратно к могиле, — предложил Сунь У-кун, не отвечая ему. — Посмотрим, что там делает Ша-сэн.

Когда они вернулись на прежнее место, то увидели, что Ша-сэн все еще плачет. Чжу Ба-цзе еще сильнее опечалился, отбросил грабли, припал к могиле и, хлопая по земле руками, стал причитать:

— О мой горемычный наставник! Мой дорогой учитель из далеких стран! Где доведется мне снова встретиться с тобой?!

— Не надо так сокрушаться! — стал успокаивать его Сунь У-кун. — В этой пещере наверняка есть черный ход, через который можно войти и выйти. Вы побудьте пока здесь, а я еще раз схожу, поищу.

— Будь осторожнее, дорогой брат! — проговорил Чжу Ба-цзе со слезами на глазах. — Смотри, чтобы и тебя не сцапали, а то нам трудно будет голосить, неудобно: раз проголосишь за наставника, другой — за тебя, того и гляди, собьешься!

— Со мной ничего не случится! — уверенно произнес Сунь У-кун. — Я знаю, что делать.

Ну и Великий Мудрец! Он спрятал посох, потуже подпоясался и быстрыми шагами пошел вокруг горы по ее склонам. Вдруг до него донеслось журчание воды. Осмотревшись, он увидел горный ручей, а по другую сторону ручья — ворота. Слева от них виднелся скрытый водосток, из которого текла вода.

— Ну, теперь все ясно! — воскликнул обрадованный Сунь У-кун. — Вот он — черный ход. Если я покажусь там в своем настоящем виде, бесенята, пожалуй, узнают меня. Дай-ка я преображусь в водяную змею и проползу туда... Нет! Постой! Мне нельзя превращаться в змею, не то дух покойного наставника узнает про это и будет пенять на меня: чего доброго, скажет, что я вздумал обвиться вокруг наставника, чтобы соблазнять его, превращусь-ка я лучше в краба... Нет! Тоже не годится! Пожалуй, наставник заругает меня, скажет: что это у тебя, ушедшего из мира сует, вдруг столько ног выросло!

Наконец он решил превратиться в водяную крысу и, пискнув, юркнул в водосток, а затем выбрался через него во двор. Высунув голову из воды, он стал смотреть, что делается на дворе, и увидел нескольких бесенят на солнечной стороне, которые развешивали куски человеческого мяса, чтобы провялить их на солнце.

— О небо! — ужаснулся Сунь У-кун. — Не иначе как это мясо моего учителя. Они не смогли съесть его сразу и теперь вялят на солнце, впрок. Я могу принять свой настоящий вид, броситься на них и одним ударом палицы уложу на месте, но тогда скажут, что я храбрый, но не умный... Нет, лучше подождать. Надо снова изменить облик и пролезть к оборотню, поглядеть, что там происходит.

Выскочив из воды, Сунь У-кун встряхнулся и превратился в термита.

Вот уж поистине:

Расправив крылышки, Сунь У-кун незаметно и беззвучно пролетел прямо в средний зал, где увидел старого оборотня, который восседал на троне, угрюмый и сердитый. Какой-то бесенок, вприпрыжку бежал в помещение через заднюю дверь.

— О великий князь! — вскричал он, обращаясь к оборотню. — Огромная радость! Необъятная радость!

— Какая радость? — удивился оборотень.

— Я только что выходил через задние ворота на берег ручья, чтобы разведать, что творится на том берегу, и вдруг слышу громкий плач людей. Я сразу же взобрался на вершину кручи и стал вглядываться. Оказалось, что это Чжу Ба-цзе, Сунь У-кун и Ша-сэн втроем плачут у могильной насыпи и отбивают поклоны. Видимо, ту человеческую голову они приняли за голову Танского монаха, похоронили ее и оплакивают своего наставника.

Сунь У-кун слышал каждое слово, и радость вспыхнула у него в груди.

«Значит, наставник жив, — подумал он, — спрятан где-нибудь внутри. Надо найти его и узнать, что с ним».

Сунь У-кун стал летать по среднему залу, оглядываясь по сторонам, и обнаружил маленькую дверку, которая была плотно закрыта. Сунь У-кун все же пролез через щелочку и увидел большой сад. Оттуда доносились приглушенные стоны. Сунь У-кун полетел дальше и в глубине сада увидел кучу больших деревьев. К двум из них были привязаны люди. В одном из них Сунь У-кун узнал Танского монаха.

При виде наставника Сунь У-куна охватило такое нетерпение, что он не выдержал, принял свой настоящий облик и побежал к Танскому монаху, восклицая:

— Наставник!

Танский монах сразу узнал Сунь У-куна, и глаза его наполнились слезами.

— У-кун! — проговорил он. — Это ты? Спаси меня скорей! У-кун! У-кун!

— Наставник! Не зови ты меня по имени! — перебил его Сунь У-кун. — Нас могут услышать и разнесут весть о том, что я здесь. Поскольку тебе суждено остаться в живых, я, конечно, спасу тебя. А оборотень сказал, что уже съел тебя. И даже показал мне голову, только она была поддельная. Мы с ним уже успели схватиться разок. Ты не беспокойся, наставник! Потерпи еще немного. Как только я расправлюсь с этим оборотнем, я приду выручить тебя.

Великий Мудрец прочел заклинание, встряхнулся и снова превратился в термита. Он пролетел в средний зал и укрепился на потолке. В зале громко галдели бесы и бесенята, уцелевшие от побоища. Вдруг из толпы выскочил какой-то бесенок. Он приблизился к трону и бойко заговорил:

— О великий князь! Они убедились в том, что ворота завалены и им не разбить их, пали духом, пыл у них поостыл, и они смирились с тем, что потеряли своего наставника. Голову, которую мы им подсунули, они похоронили и сегодня целый день будут оплакивать своего наставника. Завтра, видимо, тоже проплачут целый день, а на третий день вернутся обратно. Мы узнаем, когда они уйдут, притащим сюда Танского монаха и разделим его на куски, зажарим и съедим каждый по дымящемуся кусочку, чтобы обрести долголетие.

Тут другой бесенок стал хлопать руками:

— Не говори, не говори! — закричал он.— Надо его сварить на пару, так гораздо вкуснее.

Третий бесенок перебил его.

— Лучше сварить в воде, меньше дров пойдет.

Кто-то закричал:

— Такую редкую добычу надо посолить и замариновать, чтобы подольше можно было лакомиться.

Сунь У-куна, который, сидя под потолком, слышал все это, охватила жгучая ненависть.

«Что дурного сделал вам мой наставник, за что вы собираетесь его съесть и придумываете, как бы лучше это сделать?» — подумал Сунь У-кун.

Затем он выдрал у себя клочок шерсти, пожевал его, легонечко выплюнул, прочел заклинание и велел всем ворсинкам превратиться в усыпляющих мошек. После этого он кинул их в толпу бесов и бесенят. Мошки стали забираться им в ноздри, и бесы скоро впали в дремоту, а через некоторое время повалились на пол и заснули крепким сном. Один только старый оборотень не уснул. Он то и дело тер себе лицо, все время чихал и теребил нос.

—- Неужто он понял, в чем дело? — удивился Сунь У-кун. — Дай-ка я ему подпущу «еще одну»...

Он выдернул у себя еще один волосок, поступил с ним точно так же, как с клоком шерсти, и, превратив его в мошку, кинул ее прямо в лицо оборотню. Мошка забралась в нос и там начала путешествовать: она лезла в левую ноздрю и вылезала из правой, а затем — наоборот. Оборотень поднялся, стал потягиваться, раза два зевнул, лег на пол и захрапел.

Торжествуя, Сунь У-кун спрыгнул с потолка и принял свой настоящий вид. Он достал посох из-за уха, помахал им, и он стал толщиной с утиное яйцо. С одного удара Сунь У-кун вышиб боковую дверцу и побежал в сад.

— Наставник! — громко воскликнул он.

— Ученик мой, — простонал Танский монах, — сними с меня скорей эти ужасные веревки, они замучили меня!

— Не спеши, наставник! Обожди еще немного. Вот я убью оборотня, тогда и освобожу тебя!

С этими словами Сунь У-кун помчался обратно в средний зал. Он уже замахнулся посохом, чтобы убить оборотня, но вдруг остановился.

— Нет, так нехорошо! — сказал он самому себе. — Лучше убить его потом, когда освобожу наставника!

Он направился в сад, но тут его снова охватило сомнение: «Нет, лучше сперва убью, а уж потом освобожу!» — подумал он. Так раза два или три он передумывал и, наконец, подпрыгивая и приплясывая, направился в сад. Наставник увидел его и обрадованно спросил:

— Ты что? Наверное, радуешься тому, что твой наставник еще жив? Не находишь себе места от радости и пустился в пляс?

Сунь У-кун подбежал к наставнику и снял с него веревки. Поддерживая его под руки, он повел его из сада. И вдруг он услышал, как другой человек, тоже привязанный к дереву, закричал:

— Почтенный отец! Прояви великую милость и спаси меня!

Танский монах остановился.

— У-кун! — сказал он.— Развяжи его!

— Кто он такой? — спросил Сунь У-кун.

— Его схватили на день раньше меня,— ответил Танский монах. — Он — здешний дровосек. Говорит, что у него есть мать, совсем старенькая, он заботится о ней, проявляет к ней чувства сыновней преданности и почтительности. Спаси заодно и его.

Сунь У-кун согласился, снял с дровосека веревки, провел обоих через черный ход, помог взобраться на кручу и перейти вброд горный ручей.

Танский монах принялся благодарить Сунь У-куна.

— О мудрый ученик мой! — молвил он. — Благодарю тебя за то, что ты спас нас обоих! А где находятся сейчас У-нэн и У-цзин? — спросил он.

— Они оплакивают тебя, — ответил Сунь У-кун. — Ты можешь окликнуть их, — предложил он.

Танский монах собрался с силами и крикнул изо всей мочи:

— Ба-цзе! Ба-цзе!

Дурень до того наплакался, что у него голова кругом пошла. Утерев нос и глаза, он вдруг встрепенулся.

— Ша-сэн! — воскликнул он. — Душа наставника явилась к нам! Слышишь, зовет нас! Послушай-ка?

Сунь У-кун подошел и прикрикнул на него:

— Какая там еще душа? Не видишь разве, что сам наставник пришел!

Ша-сэн поднял голову, увидел Танского монаха и поспешно опустился перед ним на колени.

— О наставник! Сколько принял ты мучений! — воскликнул он. — Как это брату Сунь У-куну удалось выручить тебя?

Тут Сунь У-кун обо всем рассказал ему.

Этот рассказ привел Чжу Ба-цзе в бешенство, и он заскрежетал зубами. Дав волю своим чувствам, он схватил грабли и принялся разламывать могильный холм. Затем он вырыл голову из ямы и одним ударом размозжил ее.

— Зачем ты так поступил? — укоризненно сказал Танский монах.

— Ну как же, наставник! Неизвестно, чья это голова, а мы ее оплакивали!

— Может быть, благодаря этой голове я и получил спасение! — сказал Танский монах.— Когда вы, братья, явились к воротам и стали кричать и требовать, чтобы меня выпустили, они показали вам эту голову, чтобы обмануть вас, и благодаря этому я был спасен. Вы лучше похороните ее, как подобает благочестивым монахам.

Дурень повиновался, собрал в горсть размозженную голову, похоронил ее и снова насыпал могильный холм.

— Наставник! — сказал Сунь У-кун. — Прошу тебя, посиди здесь немного, а я схожу и уничтожу логово оборотня.

Он спрыгнул с кручи, перешел через ручей, вошел в пещеру, взял веревки, которыми были связаны Танский монах и дровосек, и вошел в средний зал, где все еще крепко спал оборотень. Сунь У-кун связал его по рукам и ногам, поддел на посох с золотыми обручами, который поднял на плечо, и понес через задние ворота.

Чжу Ба-цзе издали увидел и закричал:

— Брат, что же это ты несешь на одном конце такую ношу? Не лучше ли было для равновесия найти еще кого-нибудь?

Сунь У-кун опустил посох на землю. Чжу Ба-цзе замахнулся было граблями, чтобы ударить, но Сунь У-кун остановил его.

— Погоди! — сказал он. — В пещере осталось еще много бесенят.

— Брат! Возьми меня с собой, будем вместе бить их, — попросил Чжу Ба-цзе.

— На это понадобится много времени, — возразил Сунь У-кун. — Лучше поискать сухого хвороста и выжечь с корнем все это логово!

Услышав эти слова, дровосек сразу же повел Чжу Ба-цзе в ложбину на восточном склоне горы, где они набрали много сухих бамбуковых веток, сосновых сучьев, дуплистых ивовых стволов, обрубленных стеблей лиан, засохших кустов артемизий, пересохших камышей, тростников и смоковниц. Все это они перенесли к задним воротам пещеры. Сунь У-кун высек огонь, а Чжу Ба-цзе, хлопая своими огромными ушами, раздул его. Затем Сунь У-кун подскочил, встряхнулся всем телом и вобрал в себя ворсинки, превращенные им в усыпляющих мошек. Бесы и бесенята сразу же проснулись, но было уже поздно: дым и огонь окутали их. Несчастные! Даже и не думайте, что кому-либо удалось спастись.

Только когда весь пещерный дворец сгорел дотла, Сунь У-кун, Чжу Ба-цзе и дровосек вернулись к Танскому монаху. Тем временем оборотень очнулся, и Танский монах, услышав, как он рычит, закричал:

— Братцы! Оборотень проснулся!

Чжу Ба-цзе подбежал с граблями и одним ударом убил оборотня, отчего тот сразу же принял свой первоначальный облик. Оказалось, что это был пятнистый барс.

— Ишь ты, какой пятнистый! — сказал Сунь У-кун. — Это из породы пожирателей тигров. Научился еще в человека преображаться! Ну, теперь тебе конец пришел, — никогда больше не будешь наносить вреда людям!

Танский монах, не переставая благодарить Сунь У-куна, стал влезать на оседланного коня.

— Отец! — остановил его дровосек.— К юго-западу отсюда, совсем недалеко, находится моя убогая лачуга. Прошу побывать у меня, повидаться с моей матушкой, пусть и она поклонится и поблагодарит за великую милость, которую вы все оказали мне. После я выведу вас на дорогу!

Танский монах обрадовался, он не сел на коня, а пошел пешком вместе с дровосеком и своими учениками. Они шли по извилистой тропинке, и вскоре их взорам представилась скромная хижина дровосека в горах:

Путники издалека увидели старушку, которая стояла у входа, прислонившись к дверце. Слезы струились из ее глаз. Она горько плакала о своем сыне, взывая к духам неба и земли.

Увидев родную матушку, дровосек оставил Танского монаха и побежал вперед. Приблизившись к лачуге, он бросился на колени:

— Матушка! — воскликнул он дрогнувшим голосом. — Твой сын вернулся!..

Старушка обняла сына.

— Сынок мой! — заговорила она. — Уж чего только я не передумала за эти дни, что тебя не было дома! Я уж говорила, что сам властитель горы схватил тебя и лишил жизни. Вся душа моя изныла и сердце изболелось... Раз с тобой ничего не случилось, почему же ты так замешкался и только нынче вернулся домой? Где твои веревки, коромысло, топор?

Дровосек, поклонившись матери до земли, отвечал:

— Матушка! Меня в самом деле схватил властитель горы и привязал к дереву. Я уж не думал, что останусь в живых. За счастливое избавление от гибели я обязан почтенным отцам-монахам! Вот этот почтенный отец, — сам архат из восточных земель; он послан Танским императором на Запад, к Будде за священными книгами. Его тоже схватил властитель горы и привязал к дереву. А эти почтенные монахи — ученики архата, обладающие великими волшебными чарами. Они с одного удара убили властителя горы, который оказался оборотнем пятнистого барса. Всех его бесов и бесенят сожгли без остатка. Они же спасли почтенного своего наставника, а заодно и меня, что поистине является милостью, равной Небу по высоте и Земле — по глубине! Если бы не они, я бы погиб. Теперь, наконец, здесь, на горе, воцарится спокойствие, и я смогу ходить без опаски даже глухой ночью.

Старушка, выслушав сына, стала поочередно кланяться Танскому монаху и его ученикам, пригласила их в лачугу и усадила. Там мать и сын стали снова отбивать земные поклоны и благодарить за спасение. Затем они наспех приготовили постное угощение, чтобы накормить монахов в знак благодарности.

— Брат-дровосек! — сказал Чжу Ба-цзе.— Ты не хлопочи и не старайся накормить нас досыта. Я знаю, что ты живешь бедно и твоего достатка едва хватит на одну мою еду.

— Не скрою от тебя, отец наш, — сказал дровосек, — что живу здесь, в горах, действительно очень бедно и не могу угостить тебя изысканными яствами: грибами «сянтань», грибами «могу» да еще сычуаньским перцем с разными дорогими приправами. Могу только предложить дикорастущие овощи, чтобы хоть как-нибудь выразить вам свою признательность...

Чжу Ба-цзе рассмеялся.

— Не дразни! Давай что есть, да только поскорее. Мы очень проголодались.

— Сейчас! Сейчас! — торопливо ответил дровосек. И действительно, прошло немного времени, и столы и табуретки были вытерты и расставлены, а затем подали еду, которая на самом деле состояла только из блюд дикорастущих овощей и растений.

Наставник с учениками наелись до отвала, собрали поклажу и отправились в путь. Дровосек не посмел их дольше задерживать, он попросил мать выйти и поблагодарить монахов, а сам стал на колени и отбивал перед ними земные поклоны. Затем он взял палку из финикового дерева, покрепче подпоясался и пошел провожать путников. Ша-сэн вел коня, Чжу Ба-цзе нес поклажу, а Сунь У-кун держался близко от наставника, идя то справа, то слева вслед за ним.

Танский монах, усевшись на коня, молитвенно сложил руки и обратился к дровосеку с такой просьбой:

— Брат-дровосек! прошу тебя провести нас только до большой дороги, а там мы распрощаемся с тобой!

И вот, поднимаясь на кручи, спускаясь в низины, огибая горные реки, находя пологие спуски, все двинулись в путь.

Танский монах ехал на коне в глубоком раздумье.

— Ученики мои! — воскликнул он наконец и заговорил стихами:

— Отец, — сказал дровосек, — не печалься! Отсюда, если идти по этой большой дороге на Запад, остается меньше тысячи ли до страны Зарослей небесного бамбука, родины высшего блаженсгва.

Услышав эти слова, Танский монах встрепенулся, слез с коня и сказал:

— Благодарю тебя, что ты потрудился так далеко проводить нас и вывел на большую дорогу. А теперь, прошу, не провожай нас больше и возвращайся к себе домой! Передай наш глубокий поклон твоей престарелой матушке. Мы ей очень благодарны за радушие и обильное угощение. Нам, бедным монахам, нечем отблагодарить вас. Мы будем только молиться, чтобы вы с матерью жили покойно и дожили бы до глубокой старости...

Дровосек почтительно простился с монахами и пошел обратно своей дорогой, а Танский наставник со своими учениками отправился дальше, на Запад.

Если вы хотите знать, сколько времени еще предстояло нашим путникам идти до обители Будды, прочтите следующие главы.